Татьяна Никоновна. Небось по вашей? Да если бы и по вашей, так все-таки вы не для нас делали; да никто вас об этом и не просил, а так, свое сердце тешили. Разве вы можете жить без кляузов?
Пульхерия Андревна. Что же я, аспид, по-вашему? Покорно вас благодарю за такое мнение.
Татьяна Никоновна. Не стоит благодарности. Чего другого, а за этим у меня дело не станет.
Пульхерия Андревна. Нет, уж это нестерпимо даже, как вы себе много воли даете!
Татьяна Никоновна. Да кого ж мне в своем доме бояться! Кто чего стоит, так я и ценю.
Пульхерия Андревна. Я всегда дороже вас была и буду.
Татьяна Никоновна. Для кого это вы дороги-то? Ну, да ваше счастье! Вы туда бы и ходили, где вас высоко-то ценят! А мы народ неблагодарный, ваших благодеяниев не чувствуем, благородством вашим не нуждаемся, так что вам за охота с нами знакомство водить!
Пульхерия Андревна. Ну, уж теперь кончено! Теперь я вас очень хорошо поняла.
Татьяна Никоновна. И слава богу!
Пульхерия Андревна. Так поняла, что даже считаю ваше знакомство низким для себя!
Татьяна Никоновна. Ну а низко, так и танцуйте от нас!
Пульхерия Андревна. Вот воспитание!
Татьяна Никоновна. Извините! В другой раз придете, так поучтивее прогоним.
Пульхерия Андревна. До чего я себя довела! Где я? Боже мой! Сколько еще в нашей стороне невежества, так это и описать нельзя. И с такими-то понятиями люди, да еще находят женихов из благородного звания! Должно быть, конец света скоро будет. (В дверях.) Хотя я себя никак с вами не равняю, но все-таки я вашей обиды не забуду. (Уходит.)
Татьяна Никоновна (подойдя к двери). Танцуйте, танцуйте! (Дочери.) Ну, уж теперь долго не придет. Отчитала я ее, будет помнить!
Оленька. Сами без нее соскучитесь. (Глядит в окно.)
Татьяна Никоновна. Ну, нет, не скоро. Грешная я: точно, поболтать люблю, посудачить, и очень рада, когда мне есть с кем разговоры развести; да уж ехидством-то своим она меня доехала. С ней часто говорить нельзя, много крови портится. Кого ты глядишь?
Оленька. Так, смотрю.
Татьяна Никоновна. Что скрывать-то! Друга милого поджидаешь. А он, гляди, кантует теперь где-нибудь с купцом с этим и думать о тебе забыл.
Оленька. А вот ошиблись. Идет.
Татьяна Никоновна. Ужли идет?
Оленька. Право!
Татьяна Никоновна. Ну, что-то бог даст! У меня, девушка, сердце так и застучало.
Оленька. И у меня тоже, маменька.
Васютин входит. Обе молча глядят на него.
Те же и Прохор Гаврилыч.
Прохор Гаврилыч. Что вы на меня так смотрите?
Татьяна Никоновна. Ждем, что скажешь. Разве не видишь, у нас дух захватило?
Прохор Гаврилыч. Что говорить-то! Теперь уж ваш, хоть в телегу запрягайте!
Оленька бросается к нему на шею.
Татьяна Никоновна. Поцелуй уж и меня, старуху. (Целует его.) Ну, вот и ладно! Нынче же мы вас и благословим; а через недельку и свадьбу сыграем.
Прохор Гаврилыч. Как хотите. Чем скорей, тем для меня лучше. Обвенчался, да и к стороне, чтоб меньше разговору было.
Татьяна Никоновна. Уж само собой. Ну что, как дома-то уладил?
Прохор Гаврилыч. Насилу маменьку уговорил. Уж чего-чего я не прибирал! Да после вчерашнего-то голова болит, так мыслей никак не соберу; а то бы я ей не то наговорил. «Вы, говорю, хотите, маменька, чтобы я в тоску впал. Знаете, говорю, что от тоски человек делает, к чему его тянет?» Ну, испугалась; согласилась, только чтобы врозь жить.
Оленька. Да это еще лучше.
Прохор Гаврилыч. Да и для меня свободнее. Ну, потом рассмешил ее, ручки у ней расцеловал. Благословила она меня, я к вам и пошел.
Татьяна Никоновна. Ах, голубчик мой! Ну, уж я за тобой теперь стану ухаживать, что твоя родная мать.
Оленька. Надо б тебя поругать, надо бы; ну, да уж бог с тобой!
Прохор Гаврилыч. А за что это ?
Оленька. А за то, что ты мне изменить хотел. Ведь что ты выдумал-то! На образованной барышне жениться! Во-первых, ты всю мою душу истерзал, а во-вторых, глупость-то какая с твоей стороны! Маменька, уж как мне обидно было, что он меня обманывает, как досадно, что он дурака из себя разыгрывает. Нет, погоди, я тебе еще это вымещу. Ведь куда и лезет-то! Ну, пара ли она тебе?
Прохор Гаврилыч. Что ж такое! Я сам…
Оленька. Что ты сам? Ничего. Ей нужно жениха барина; а какой ты барин? С которой стороны? Только денег-то награбили, да уж и думаете об себе, что вам все покоряться должны.
Прохор Гаврилыч. Коли ты так обо мне думаешь, какая же может быть у тебя любовь ко мне! Да и мне что ж за охота…
Оленька. Погоди, не перебивай! Дай ты мне высказать-то все: сердце свое облегчить, чтобы зла не оставалось, а потом уж всё целоваться будем.
Прохор Гаврилыч. Ну, болтай, пожалуй, коли язык чешется!
Оленька. Ну, положим, что ты женился б на ней; что ж бы вышло из этого хорошего? Если у ней вольный дух, так она смеялась бы над тобой да любовника завела; а если смирная, так иссохла бы, глядя на тебя. А ведь уж я-то тебя знаю; жизнью своей безобразной ты меня не удивишь! Я тебя и остановить умею, и гостей твоих знаю, как принимать, да еще и вкусу тебя научу, как одеваться и как вести себя благородней. А ты было меня совсем бросить хотел! Ну какой же ты человек после этого! (Плачет.)
Прохор Гаврилыч. Прости! Ведь по нашей жизни замотаешься; а тут еще маменька пристает.
Оленька. Ну, бог с тобой! Расстроила только я себя. Давай помиримся.